— Что еще?

— Ну, эти люди, с которыми я была, у них мои документы. Знаешь, разрешение на въезд. Мистер, я не хочу возвращаться и встречаться с ними только для того, чтобы забрать этот листок бумаги. Я говорила им, что мне нужна моя виза, но они чего-то боятся. Может, думают, что я выдам их полиции или что-то вроде этого. Они жестокие, понимаешь?

— Ну, я не знаю, детка, — протянул Чарли Басс. — Это довольно трудно — пройти через границу без бумаг.

— Я думала, может, ты знаешь как.

— Знаю, — заверил он и притворился, будто думает.

Билли-Джин наклонилась к нему с влажной горячей улыбкой; платье соскользнуло с ее плеча, одна огромная грудь чуть не выскользнула из выреза — рассчитанное движение, которым она, без сомнения, как подумал Чарли, занималась из любви к искусству. У нее был недалекий умишко, простой и предсказуемый; с ней не будет проблем. Несколько ночей горячего секса, а потом он, может быть, свяжется со Свини из Зермосильо. Свини занимался торговлей кожей, но и пышнотелые девки, странствующие по Мексике без бумаг, были его мясом. Часть прибыли отдаст Бассу. Если, конечно, Свини все еще здесь. Прошло не так уж много времени, как Чарли Басс вышел из его команды и этого бизнеса, но сейчас он немного выдохся и пара тысяч ему не повредила бы. Почему бы и нет?

— Будь лапочкой, мистер, — проговорила Билли-Джин низким голосом. — Ты ведь знаешь, что может случиться, если меня поймают без этой чертовой визы. Через пару лет работы в прачечной и крахмалистой тюремной еды я расползусь, и никто уже не посмотрит на меня дважды. Слушай, если тут тебя посадят в тюрьму, ты же знаешь, что произойдет. Американский консул никогда о тебе не услышит. Тебе останется только моча и грязь в какой-нибудь старой клетке, которую они используют с тех пор, как дрались с индейцами. Большие вонючие индейские сучки начнут на тебе оттягиваться, а ты подхватишь от немытых бобов дизентерию. Они даже не позволят белой женщине работать, как мексиканским заключенным, зарабатывающим пару песо на стороне.

— Похоже, ты много знаешь об этом...

— Однажды слышала от одной девушки. У меня мурашки ползли по коже, когда она рассказывала.

— Звучит довольно мрачно.

— Можешь повторить. Так как насчет этого, красавчик?

Он накрыл ее руку своей ладонью, тепло и заботливо улыбнулся:

— Оставь это мне, милая. Все будет классно и здорово.

Пухлое лицо Билли-Джин просияло. Она наклонилась и поцеловала его влажными губами.

Глава 17

Большой «кадиллак» мчался от морского берега на восток, его фары вспарывали темноту. Виляя между прибрежными холмами, Карл Оукли держал обе руки на рулевом колесе, он сидел, напряженно наклонившись вперед, пристально вглядываясь в выщербленную дорогу.

— Не хочешь, чтобы я сел за руль? — спросил Орозко. — Ты, должно быть, здорово устал.

— Со мной все в порядке. Я чувствую себя прекрасно. — На самом деле Карлу было тревожно и немного нервно после двух таблеток декседрина. — Где мы их потеряли, Диего?

— Понятия не имею.

— Не могли же твои молодцы пропустить их в Роки-Пойнт?

— Если бы они там появились, мы бы их нашли. Но они не нанимали ни лодок, ни самолетов, ни вертолетов, а дорога южнее заблокирована стройкой. Карл, сколько можно спрашивать об одном и том же? Ты уже в сотый раз задаешь мне этот вопрос.

Оукли вставил сигару в рот и нажал на панель встроенной в приборную доску зажигалки:

— Ты стараешься рассуждать логически, но, как видишь, это ни к чему не приводит.

— Тогда, — осторожно произнес Орозко, — это ты что-то просмотрел.

— Правильно. Только это?

— Множество вещей, Карл. Они не делают того, что мы от них ожидаем, вот и все. Между тем у них масса не учтенных нами вариантов. Например, они могли скрыться, чтобы добыть фальшивые паспорта или документы моряков, наняться на какое-нибудь либерийское грузовое судно и отправиться в Африку, где их никто никогда не найдет. А для этого всего лишь надо немного времени и необходимые связи. А может, протащив нас по ложному следу, вернутся в конце недели обратно в Ногалес и смешаются с толпой туристов, возвращающихся с бычьих боев.

Щелкнула зажигалка, Оукли поднес ее к сигаре и услышал, как она зашипела. Он глубоко затянулся и закашлялся:

— Но ты уверен, что передатчик все еще работает? Батарейки не могли выдохнуться?

— Я не уверен ни в чем, хотя теоретически эта штука должна все еще функционировать, жить и работать в чемодане. Нам надо подойти к ней на двадцать пять — тридцать миль, чтобы уловить сигнал.

— Это не меняет дела. Если они не добрались до Роки-Пойнт, то должны быть где-то тут, на пути к нему. Почему мы не засекли сигнала, если проезжали рядом с ними?

— Может быть, они спрятались в свинцовой шахте. Может быть, оказались слишком близко для коротковолновой рации, которая ловит сигнал. Возможно, между нами была гора и ионизированный слой на ней. Может быть, они обнаружили «жучка» и раздавили его. Может быть, опустошили чемодан и похоронили его в куче мусора, полной металлического лома. Может быть, передатчик не работал с самого начала и не работает вообще. Тебе нужны бронированные гарантии, Карл? Ты не получишь их от меня.

— Может быть, если бы моя мать имела бороду, то она была бы моим отцом. Терпеть не могу это «может быть»!

Орозко откинулся назад, прочистил горло и, сжав губы, замолчал. Глянув на него, Оукли понял, что невозмутимый Диего разозлился.

На мгновение их ослепила встречная машина. Карл мельком заметил в длинном, сверкающем хромом автомобиле с кузовом универсал взрослых и детей, а на прицепе — лодку.

Диего сидел неподвижно, дым от сигары стоял между ними смутным облачком. Оукли глянул на пистолет, тускло поблескивающий на поясе Орозко, и спросил:

— Ты мог бы убить человека?

— Уже было.

— Было? Где?

— Там, где получил медаль. В Корее.

— Это не то, что я имею в виду. Что, если мы их найдем, а они захотят устроить перестрелку?

Орозко медленно повернул голову:

— Не беспокойся обо мне, Карл.

— Хорошо-хорошо. — Орозко прав, раздраженно подумал Оукли. Он беспокоился не о нем, а о себе. Протягивая ему вчера оружие, Диего спросил: «Как хорошо ты обращаешься с этой штукой?» Ему пришлось ответить: «Не очень». Речь не о меткой стрельбе. Дело в том, что он никогда не был под огнем, никогда не наставлял оружие на другого человека.

Небо впереди посерело. Следующие сорок миль они покрыли без разговоров, а небо за это время меняло окраску от индиго, фиалкового, розового, красного до оранжевого. Взошло солнце, и Оукли опустил щиток на ветровом стекле. Из-за долгого отсутствия сна все начинало казаться нереальным. Окружающие предметы утрачивали ясность, Карлу приходилось постоянно мигать, глаза слезились не только от дыма сигары. В ушах глухо гудело снотворное убаюкивание мотора, шин, ветра.

Дорога шла почти параллельно сухому руслу реки, когда впереди появился дорожный знак: «Каборка 20 километров». Вскоре после этого что-то начало щебетать в ушах Оукли, Сначала он подумал, что это какое-то атмосферное явление; потом, когда звук стал громче, начал осматривать внутренность автомобиля в поисках маленькой птицы, возможно залетевшей в окно.

Орозко очень мягко сказал:

— Притормози, пожалуйста, Карл. — Он нагнулся к портативному радиоприемнику, стоявшему между его ногами.

Ослепленный солнечным светом, Оукли едва различил ритмичные вспышки маленького красного огонька на этом приборе. Орозко большими ладонями повернул какой-то диск, и, как только отрегулировал координаты, звук радиопередатчика стал более громким. Он довел его до пронзительного писка, после чего сделал пометку на карте и пробормотал:

— Где-то к югу от нас. Точнее, на юго-востоке. Давай проедем еще пару миль и снова его запеленгуем.

Оукли почувствовал, что его усталость словно сняло рукой.

— Слава богу! Все-таки мы достанем этих сукиных детей!